У дьявола в плену - Страница 20

В первые недели своего заключения он каждый день надеялся, что кто-то за ними придет. Топот тяжелых сапог по длинным тюремным коридорам вселял надежду, что его самого и сорок его людей скоро освободят. В конце концов, они были эмиссарами британской короны. Даже император Китая не мог игнорировать могущество королевы Виктории.

Но мир, казалось, забыл о них, а Китай и Британская империя вели молчаливую секретную войну.

Спустя три месяца Маршалл привык к рутине и начал относиться с подозрением к тому, что казалось необычным. Любой неожиданный звук вызывал у него тревогу. Всякое отклонение от привычного существования означало, что либо кто-то должен умереть, либо что китайцы выработали какую-то новую систему истязаний. А новое никогда не сулило ничего хорошего.

Свою подозрительность Маршалл привез в Эмброуз и жил в этом состоянии весь последний год.

Давина была новым человеком. Женитьба тоже была новым явлением в его жизни.

Он еще не знал, как к этому относиться. Однако он подозревал, что ничто в его упорядоченном мире не останется таким же, как прежде.

Давина Макларен Росс. Давина. Он произнес ее имя несколько раз, и каждый раз оно звучало как молитва. Давина.

Появилась женщина, которой не внушали благоговения ни его титул и положение, ни его прошлые заслуги. В ней бурлила кровь, ее глаза сияли, а щеки раскраснелись от страсти.

Она даже повысила на него голос и осмелилась спросить: «Вы были недовольны мной прошлой ночью?»

Наоборот. Он был поражен. Очарован.

Как это странно – быть одержимым собственной женой.

Жена… Словно пробуя это слово на вкус, он произнес его громко несколько раз, сидя в тиши своего кабинета. Она была совершенно не похожа на то, что он ожидал. Но ведь его жизнь в последнее время была полна неожиданных событий, и самым страшным из них было его сумасшествие.

Он все еще видел, как она стояла во дворе в напряженной позе. Она решительно вздернула подбородок, посмотрела ему прямо в глаза и без обиняков заявила, что хочет, чтобы он был ее мужем во всех отношениях.

Он послал своего поверенного за кошкой, а тот привез ему тигрицу. Его развеселило это сравнение, но ненадолго. Кошка она или тигрица – не имело значения. Давина Макларен Росс была помехой в его жизни. Но она сможет отвлечь его от тяжелых мыслей и переживаний. Она доказала это прошлой ночью. Даже слишком хорошо.

Можно, конечно, держать ее на расстоянии с видом безразличия. Но что ему делать со своим собственным интересом?

Давина Макларен не вписывалась ни в один сценарий супружеской жизни из тех, какие он себе нарисовал. Их отношения былине более чем отношениями двух доброжелательных, но малознакомых людей. Или, точнее, двух незнакомых людей, которых соединили насильно. Однако произошедшая между ними встреча, хотя и была неловкой, осталась незабываемой. А прошлую ночь, как оказалось, было забыть еще труднее.

Почему, черт побери, он позволил ей уйти? Когда-то он чувствовал себя свободно и уверенно в любых ситуациях, был способен говорить на самые разные темы с какими угодно людьми и даже с целыми группами. Он разговаривал на шести иностранных языках.

Многие годы он тяготел скорее к разнообразию, чем к постоянству. Он даже не помнил всех женщин, с которыми переспал. Если бы ему пришлось выделить какую-то одну из них, он вряд ли сумел бы это сделать.

Успех в свете сопутствовал ему просто потому, что он был самим собой – обаятельным, любезным и всегда тактичным.

Он был красив, титулован, богат, хорошо образован и имел безупречную репутацию.

Китай, однако, положил конец и его светской жизни, и его нравственному гедонизму. Гордость диктовала ему, что ночью он должен оставаться один. Безбрачие было переносить гораздо легче, чем страшиться преследующих его ночью галлюцинаций или опасаться распространения слухов о его безумии и склонности к наркотикам.

А в браке ему придется быть настороже вдвойне.

Все же сегодня утром ему хотелось поцеловать ее, расплести ее тщательно заплетенные косы и поиграть с ее волосами, чтобы посмотреть, улыбнется ли она в ответ на его смелые ласки. Он хотел поцеловать ее в горло, чтобы убедиться, что ее пульс такой же сильный, как и у него.

Вместо этого он прогнал ее.

Безумный Маршалл.

Он уставился на свой письменный стол, но не видел ни пресс-папье, ни чернильного прибора. Он видел ее лицо.

«Мне было бы приятно все повторить».

Решительно выкинув все эти мысли из головы, он вернулся к тому, чем занимался. Потом встал и потянулся. Окна его кабинета выходили прямо на Иглу Эйдана, притом она была так близко, что ему хотелось дотронуться до вершины обелиска. Он вспомнил, что рабочие, устанавливавшие обелиск, предупреждали его, что он находится слишком близко к Египетскому дому. Если обелиск, не дай Бог, упадет, дом может сильно пострадать. Но Маршалл отдал приказание продолжать работу так, как того хотел его отец. По-видимому, потому, что считал этот обелиск мемориальным – увековечивающим память отца.

Насколько его родители в жизни существовали отдельно, настолько близки они оказались в смерти. Его мать умерла в мае, а отец последовал за ней в июне. Эйдан не дожил до того дня, когда его самое ценное приобретение заняло в Эмброузе почетное место.

Маршалл снова сел за письменный стол и положил перед собой лист бумаги.

В последние годы жизни его отец прямо-таки заболел манией коллекционирования. Даже после, его смерти в Перт прибывали корабли с грузами, и у Маршалла не оставалось другого выхода, как заполнять этими грузами свои склады. Когда Маршалл вернулся из Китая, он занялся перевозкой в Эмброуз египетских сокровищ отца. Почти каждую неделю в Эдинбург прибывала еще одна повозка, и всякий раз Маршалл восхищался сокровищами, которые его отец купил или получил в подарок в Египте.